Причт храма Симеона Столпника
в послереволюционные годы

Наступил 1917 год. К власти в России пришли большевики. Начались гонения на Церковь, каких еще не знала новейшая история. Стремясь остановить братоубийственную войну, жестокие репрессии большевиков против духовенства, глумление над религией, Патриарх Тихон обращается с посланием к Совету Народных Комиссаров. В этом послании, написанном 13/26 октября 1918 года, в канун первой годовщины Октябрьского переворота, подводится неутешительный итог большевистскому правлению. Слова Святейшего звучат как беспощадное обвинение новой власти, погрузившей страну в пучину гражданской войны:

«... Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции…
Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью: прикрываясь различными названиями — контрибуций, реквизиций и национализации, — вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом под именем «кулаков» стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не осознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна…
Великое благо — свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным {РАЗРЯДКА}страстям толпы, в безнаказанности{РАЗРЯДКА} убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно…
Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (Епископ Тобольский Гермоген) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль — это священное достояние всего верующего народа. Вы разрушаете исконную форму церковной общины — приход, уничтожаете братства и другие церковно-благотворительные просветительские учреждения, разгоняете церковно-епархиальные собрания, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной церкви. Выбрасывая из школ священные изображения и запрещая учить в школах детей вере, вы лишаете их необходимой для православного воспитания духовной пищи…»

В конце послания автор призывает новую власть одуматься, остановиться и прекратить кровопролитие. Для нас, живущих спустя почти столетие от тех событий и «обогащенных» печальным опытом этого нового «Вавилонского строительства», слова Святейшего Патриарха Тихона звучат пророчески:

«…Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. 11; 51), и от меча погибнете вы, взявшие меч (Мф. 26; 52)».

Документы свидетельствуют, о том, что многие священнослужители, монахи и монахини подвергались самым зверским расправам, их распинали на царских вратах, варили в котлах с кипящей смолой, скальпировали, душили епитрахилями, «причащали» расплавленным свинцом, топили в прорубях. Жестокие истязания и казни должны были поселить в душах людей страх и ужас. Строительство «нового мира» начиналось с выворачивания наизнанку всего прежнего уклада жизни. И в первую очередь поруганию подвергались православные храмы. Пролетарская пресса с радостью сообщала о «победах на антирелигиозном фронте». Вот одна лишь заметка, весьма характерная для того времени:

«В поселке Ташлинском, Плесского уезда, крестьяне приспособили под мельницу здание бывшей церкви.

Вот церковь в новой роли —
И результат хорош.
В ней прежде чушь мололи,
Теперь же мелют рожь»

В отличие от многих православных церквей, храм преподобного Симеона Столпника устоял. Он не был разрушен и даже не закрывался до 1938 года. Как уже было сказано, в 1934 году церковь была передана «обновленцам», но до этого времени в ней проходили обычные православные богослужения. О некоторых священниках, которые служили в храме Симеона Столпника в 1920-1930-е годы мы узнаем из дошедших до нас «Послужных списков причтов…» и из рассказов свидетелей, переживших те годы…

Протоиерей Онисифор Романович Краснокутский

С 1921 года по 1923 год настоятелем храма преподобного Симеона Столпника был протоиерей Онисифор Романович Краснокутский. В «Послужных списках…» причта за 1923 год находим о нем следующую запись:

«Протоиерей Онисифор Романович Краснокутский, 64 лет, сын священника.
По окончании курса в Екатеринославской духовной семинарии со званием студента (1881 г.) поступил в Московскую духовную академию, где и окончил курс со званием кандидата богословия. Приказом обер-прокурора Св. Синода от 8 февраля 1886 г. назначен преподавателем греческого языка в Екатеринославское духовное училище, а в 1887 г. февраля 5 дня преосвящ. Серапионом рукоположен к Екатеринославскому кафедральному Преображенскому собору во священника с оставлением преподавателем греческого, латинского языка и географии в параллельных классах до 1892 г.
В 1887 г. 9 апреля Св. Синодом утвержден в должности штатного члена Екатеринославской дух[овной] консистории. В 1888 г. — членом цензурного комитета, председателем Екатеринославского отделения епарх[иального] совета. В 1889 г. председателем совета причетнической школы. В 1901 г. председателем управления епарх[иального] свечного завода, членом правления епарх[иальной] кассы. В 1905 г. согласно прошению уволен от должности члена дух[овной] консистории и прочих должностей и назначен законоучителем Таганрогской женской гимназии, настоятелем Марии Магдалинской церкви при гимназии, членом Таганрогского отделения, членом благочинического совета и председателем от духовенства в городскую думу. В 1910 г. переведен законоучителем в Шуйскую гимназию и настоятелем Николаевской церкви при гимназии. 12 авг[уста] 1921 г. назначен и[сполняющим] д[олжность] настоятеля к настоящей церкви [Симеона Столпника — прим. ред.]. В декабре месяце назначен настоятелем.
Награды:
В 1888 г. награжден набедренником
В 1891 г. — фиолетовою скуфьею
В 1897 г. — камилавкою
В 1901 г. — наперсным крестом
В 1905 г. — орденом Св. Анны 3-ей степени
В 1909 г. — саном протоиерея
В 1913 г. — орденом Св. Анны 2-ой степени
Золотой крест, поднесенный гимназиею и родителями
В 1918 г. — палицею
Имеет грамоты от Екатеринославского епархиального начальства за миссионерскую деятельность по должности председателя Миссионерского таганрогского братства, от Св. Синода за ремонт архиерейского дома и устройство при нем церкви.
С 1 марта 1918 г. Советским правительством было упразднено в гимназиях преподавание Закона Божия, а потому находился без места до 12 августа 1921 г., до дня назначения в храм Симеона Столпника был без места.
Вдов. В семействе дочь — замужем и сын.»

Дьякон Алексей Федорович Смирнов

Из «Послужных списков…» причта за 1923 год мы узнаем о судьбе еще одного иерея:

«Священник на диаконской вакансии Алексей Федорович Смирнов — 43 лет, сын псаломщика.
По окончании курса в Московской духовной семинарии в 1902 г., с утверждения Епархиального начальства, состоял преподавателем Закона Божия при Соболевском 2-ух классном М[инистерства] н[ародного] п[росвещения] сельском училище (с 1902 г. августа 20 по 1907 г. августа 4-ого).
Определен во псаломщика к местной Симеоновской церкви (1907 г. августа 4-ого).
Произведен во диаконы на псаломщической вакансии к князе-Владимирской, что в Старых Садах, церкви (1909 января 10). Перемещен на диаконскую вакансию к церкви Симеона Столпника (1909 г. октября 23).
Возведен в сан священника с оставлением на диаконской вакансии (1920 г. ноября 21).
С утверждения епархиального начальства состоял законоучителем при Краснопрудском 1-ом и Кпаснопрудском 2-ом городских мужских училищах. Состоял действительным членом московского общества народных чтений и библиотек, принимал участие в бесплатном чтении духовных брошюр в аудиториях общества.
За усердные труды по народному образованию имеет серебряную медаль с надписью — 3а усердие.
Женат. В семействе у него жена Лидия Васильевна род. 1888 февраля 15 дня. Дети: Леонид, род. 1914 г., марта 12 дня, Юрий, род. 1916 г. августа 23 дня, и Татиана, род. 1922 г., октября 26 дня. Старший сын учится в гимназии имени Нечаева.

Иерей Михаил Константинович Миртов

Священником, служившим в храме с 1930 года по 1934 год, вплоть до его передачи «обновленцам», был иерей Михаил Миртов.
Михаил Константинович Миртов (1864-1934) родился в деревне Махра Владимирского уезда. Отец его был диаконом. Учился отец Михаил в Свято-Троицкой академии. После окончания академии работал инспектором духовных училищ. Будучи уже в сане священника, женился в 34 года. Венчался предположительно в Загорске. У жены отца Михаила, Серафимы Николаевны Воскресенской, была старшая сестра Екатерина, которая являлась супругой профессора Спасского — учителя выдающегося русского богослова Павла Флоренского. У отца Михаила было два брата. Средний брат Иоанн, тоже священник, стал заметной фигурой среди «обновленцев». В 1929 году он был возведен в сан митрополита и назначен митрополитом Нижегородским, с 1934 года – митрополит Кировский, в 1942 году уволен на покой.
Младший брат Владимир был преподавателем семинарии. С 1914 года он на фронте. Был тяжело ранен; скончался от ран в 1915 году в Австрии.
К сожалению, не осталось никаких документальных свидетельств о том, как пережили страшные революционные и послереволюционные времена те иерархи, которые служили в нашем храме. А вот о последних годах жизни отца Михаила Миртова нам рассказал его внук — Михаил Евгеньевич Миртов. В 1930-е годы он был маленьким мальчиком, однако кое-что помнит:

«Семья наша была большая: дедушка, бабушка, мой папа (сын дедушки), мама, два папиных брата — дядя Костя и дядя Коля (у дяди Коли была своя семья — жена и дочь), а также папина сестра тетя Лена с семьей, я и моя сестра. Все мы жили в доме десять по Большому Ржевскому переулку. Квартира наша находилась на третьем этаже. Помню, отец говорил, что дедушка был одним из застройщиков этого дома, и поначалу вся квартира принадлежала ему. Но потом началось «уплотнение», и нам оставили только три небольшие комнатки, в которых с грехом пополам размещалась вся наша большая, с каждым годом увеличивавшаяся семья. Когда родились мы с сестрой, дедушка и бабушка перебрались жить в церковь, на колокольню. Конечно, тяжело было им, пожилым уже людям, взбираться наверх по узкой винтовой лестнице, неудобно, тесно, да и холодно жить там. А что же делать? Чтобы не замерзнуть зимой, они поставили небольшую железную печку-буржуйку. Помню, как мы с моим приятелем Лешкой носили бабушке на колокольню доски для разжигания печки, а она нас конфетами угощала... Умер дедушка скоропостижно. Надо сказать, что дедушка с бабушкой в туалет ходили в нашу квартиру на Большом Ржевском (на колокольне-то ничего не было). Вот поздно вечером (все уже спали) дедушка вышел из туалета, собрался возвращаться к себе на колокольню, упал и умер. Я хорошо помню, как его отпевали в церкви Симеона Столпника, где он служил».

Итак, на священнике Михаиле Миртове прерывается семейная традиция. Вспомним, что его отец был дьяконом, братья также были представителями духовного сословия. Однако никто из многочисленных потомков отца Михаила — ни сыновья, ни внуки — не пошел в священники. Время изменилось. Шел интенсивный процесс вытеснения из нового социального пространства старых сословий — дворянства, купечества, духовенства. В этих условиях следовать дорогой отцов было слишком рискованно. «Рассеяние» сословий осуществлялось не только через эмиграцию. Внутри страны потомки «лишних» для нового социалистического общества людей растворялись в других социальных группах. Вот и сыновья, и внуки отца Михаила стали рабочими, инженерами. На наш вопрос о том, не коснулись ли репрессии их семьи, не преследовали ли отца за «неправильное» происхождение, Михаил Евгеньевич ответил: «Нет, отца не преследовали. Да и за что преследовать-то? Он ведь рабочий». А вспоминая о дедушке-священнике, рассказчик грустно заметил: «Не тронули, не тронули, дедушка своей смертью умер. Не убили, слава Богу. А прожил бы еще подольше, так, может, и расстреляли бы…»

Священники-«обновленцы»

С 1934 года окрестные жители стали называть храм преподобного Симеона Столпника «красным». Но не по цвету стен (был он тогда, как и сейчас, белокаменным), а потому, что служили в нём «красные попы» — так именовали в народе священников-«обновленцев».
Вот что вспоминает о тогдашней атмосфере в храме Симеона Столпника Анна Семеновна N., в те годы прихожанка храма апостола Филиппа (православной, «тихоновской», церкви).
Когда в храме Симеона Столпника служили «обновленцы», Анна Семеновна иногда из любопытства забегала в храм. Было ей тогда, в середине тридцатых, лет 16-18. Священников, служивших в храме до обновленцев, она не помнит. Она пришла туда впервые уже при них, а значит, не ранее 5 декабря 1934 года, когда умер отец Михаил Миртов.
В то время настоятелем Симеоновского храма был обновленческий архиепископ Евстафий (Саффран) 40-45 лет. Он был женат, имел двоих детей (сына и дочь Татьяну, около 10 лет). Жил архиепископ на 2-ой Инвалидной улице. То, что он женат, скрывалось, но Анна с подругой однажды из любопытства проследили за ним, дошли до его дома и обо всем там расспросили. Служил он, как и все причетники-обновленцы, по словам Анны Семеновны, хорошо, благоговейно. Анна Семеновна была с ним довольно близко знакома, бывала в его келейке, разговаривала с ним. Евстафий по отцу был немец. Мать его, Софья Георгиевна, тоже бывала в храме.
Кроме архиепископа служили в храме протоиерей Иоанн, протоиерей Евфимий и еще один священник, имени которого Анна Семеновна не помнит. Отцу Иоанну было около пятидесяти; отец Евфимий тоже был средних лет.
Служил в храме также протодиакон Николай, лет 40-50. Этот служитель был веселого нрава. На светлой седмице спрашивал у Анны: «Ну, Аннушка, как христосоваться будем — «кустиком» или «крестиком»?» Эту шутку надо было понимать так: целоваться в губы или в щечку.
Старостой была Ефросиния Тихоновна. Пел в храме хороший хор человек из двенадцати. Анна Семеновна помнит некоторых по именам: регента левого хора Сергея, певчих Анастасию и Александру.
Просвирней была матушка Ефросиния.
Анна Семеновна рассказывает, что народу на богослужения приходило много, полный храм, особенно в дни «архиерейского богослужения». У Анны Семеновны спросили о том, где по праздникам собиралось больше народу: в этом храме или в церкви апостола Филиппа? Оказывается, что по большим праздникам, особенно в воскресенье, великим постом, народу и там и там была тьма; люди стояли впритирку. Анна Семеновна не слишком задумывалась о канонических различиях; ей было любопытно — вот она и заходила к «красным попам» в храм Симеона Столпника. Хотя, надо сказать, что духовник её, отец Иоанн, запрещал ей ходить на богослужения к обновленцам. Но Анна Семеновна продолжала посещать храм: она не чувствовала в этом никакой опасности.
В 1937 году архиерея Евстафия арестовали и отправили в лагеря. По его делу вызывали певчую Анастасию, но арестовали ее или нет — этого Анна Семеновна не помнит. Священники разошлись по другим обновленческим приходам. А в 1938 году храм Симеона Столпника и вовсе был закрыт.